Зло именем твоим - Страница 41

— Да, Ага-эфенди.

— Не забывай его. Он тебе еще пригодится, и скорее чем ты думаешь. Скоро настанут перемены, великие перемены, мой друг. Ты и я — мы будем их причиной.

Бригадир какое-то время помолчал, потом протянул сумку, которую нес на плече.

— Возьми это. В этой сумке то, что ты должен будешь использовать, чтобы вызволить груз у бандитов. Деньги и приказ, которого Омар не посмеет ослушаться. Дай часть денег Омару, он их заслужил.

Алим не стал проверять сумку, вместо этого он задал вопрос, который его беспокоил.

— Что в машинах?

Бригадир Фахим облизал губы

— Скажем так… это не должно тебя сильно беспокоить.

— Это меня беспокоит. Там есть, к примеру то, что может взорваться?

— Может. И взорваться и выстрелить — все может. Поэтому — будь осторожен.

— Кто руководит операцией?

— Ты, кто же еще? — сказал бригадир — те деньги, которые там есть, они твои за исключением того, что ты сочтешь нужным дать Омару и другим людям. Полковник… уже осведомлен о твоем особом задании, ему приказано оказывать тебе полное содействие. Я… дам тебе совет. Когда ты будешь наступать — поставь вперед Омара и его людей, а за ними иди уже сам. Так ты кое-что поймешь, мой друг…

— Но Омар…

— Омар — агент Бабура. И фанатик. Его выдворили из Пакистана, потому что у нас и без него хватает работы. Таких Омаров как он… найдется достаточно, медресе Хаккани работает и сейчас. Если Омар не вернется из этого боя — никто не будет горевать об этом, а я — меньше всего.

Тот же день, вечер

Провинция Кандагар, Афганистан

К муллу Мухаммеду Омару пустили не сразу.

Под медресе — особо никем не признанное, но медресе не хватало, потому ходили и сюда — Омар и его люди заняли два небольших здания в пригороде Кандагара даже не в самом городе, оттуда радо было ехать, это была уже кишлачная зона. Когда то давно здесь была школа, когда то давно здесь были учителя, которые пытались учить детей. Они погибали сами — для душманов учителя были смертельными врагами, их предписывалось уничтожать с особой жестокостью, чтобы отбить у других охоту учительствовать, или учиться. Потом, когда пришли другие времена — в школьном здании, построенном на деньги шурави открылось медресе, в котором преподавал Омар, рассказывая Коран и шариат так, как он знал их сам, как его научили ваххабиты в медресе Хаккани. Поскольку в этом кишлаке не было муллы — его и стали называть мулла. Мулла Омар.

Майор Алим Шариф подъехал к зданию бывшей школы, когда был уже вечер, когда темнело, подъехал на Тойоте с пакистанскими номерами, которую сопровождала еще одна Тойота с пулеметом ДШК в кузове. Вместе с ними было несколько человек — наиболее опытных караванщиков. Над головной Тойотой развевался высунувшийся из окна черный флаг — флаг священной войны, джихада, с начертанной на нем шахадой. Майор вышел, огляделся, Тойота проехала дальше и остановилась, направив на "медресе" ствол пулемета. Все было как обычно — нищие, лепящиеся к горным склонам домишки, звенящий на галечном перекате ручей, зеленка рядом с ним, догорающий где-то за горами закат, как будто высвечивающий горы изнутри. Все было как всегда, как и сто лет назад — если не брать здание школы и ржавую тушу БТР с дырой в борту — у переката.

Вздохнув, майор Шариф пошел к школе.

Ему заступил дорогу один из этих — в черных чалмах, которые носят только они, с автоматом Калашникова в руках. Их было немного, ищущих знаний, они старались держаться вместе и помогать друг другу, даже говорили на каком то таинственном, никому особо непонятном языке, пусть в основе его быт обычный пушту. \От талиба пряно пахло гашишем, он что-то жевал и молча преграждал ему путь. Обкурился до тех самых пор, что не было видно зрачков — одни бельма.

— Прочь — сказал майор пакистанской разведки.

Талиб не ответил, не от ступил, он стоял как живой труп, как истукан.

Неизвестно, чем бы закончилась эта история, потому что этих тут было человек шестьдесят, но у Шарифа были опытные люди, были ПК и ДШК. Талиба отодвинул в сторону такой же, в черной чалме, но с нормальными, человеческими глазами. Просто молча отодвинул в сторону и вышел вперед — Тойоты уже увидели.

— Во имя Аллаха Милостивого Милосердного, Господа всех миров. Вся хвала Аллаху, Единому, Который ослабляет планы кафиров, Единому, Который сотрясает сердца тиранов и вселяет страх в отступников…

Майор Шариф прервал гнусавые, с надрывом в голосе причитания

— Скажи мулле, что я хочу его видеть. Я майор пакистанской армии, если ты понимаешь, о чем речь. А если не понимаешь — просто пропусти меня.

— Мы собирались встать на намаз.

— В таком случае, я хочу свершить намаз вместе с вами.

Отказать мусульманину в праве совершить намаз было тяжким оскорблением, и талиб знал это. Поэтому — он пропустил Алима Шарифа в здание школы, а следом ушел и "часовой", бросив на произвол судьбы пост.

Это был четвертый по счету намаз из пяти, которые каждый правоверный обязан выполнять в течение дня — намаз Магриб. Он выполняется сразу после захода солнца и является символом смерти. А время последних проблесков света до полного их исчезновения и наступления темноты, время между намазами магриб и иша (ночным намазом) — символизирует то, что обычно человека будут помнить лишь короткое время после его смерти. И потом забудут.

Майор Шариф разулся, совершил омовение — вуду, чтобы очиститься. Ему нашелся молитвенный коврик, старый совсем — но дело ведь не в этом, правда? В большой комнате, которая раньше была классом — снесли внутреннюю стену, объединив два класса в одном — майор встал на колени вместе со всеми и погрузился в мелодичный распев ракатов, делая то же что и все.